Судя по тому, как нахмурился Наглый, даже более чем. Ведь каждый потерянный мной щит — это потерянная кормёжка. Но я предложил плату лишь в насмешку. Мне ещё ни разу не удавалось решить задание таким способом. То не тому предложу, то просят слишком много. Так почему же не предложить столько, что и брать нет смысла?
Вот и сейчас мужик лишь нахмурился:
— Чего ты несёшь?
Кодик рыкнул:
— Поклонился идару!
Мужик лишь вытаращился на него, а мне это всё надоело.
Я приказал:
— Хённам Кодик, скрути его. Наглый, проверь дом.
Наглый забурчал под нос:
— Опять я. Кого не жалко? Снова меня.
Слева от дверей тут же замер с занесённым мечом Старик. Тощий поднял лук, натягивая тетиву.
Мужик же неожиданно вызверился:
— Вы чего это, а? Вы это оставьте.
Рубанул перед собой топором, но я не зря приказал скрутить его Кодику. С наставников сталось бы пообещать местным денег за то, что кому-то из нас пустят кровь. Фату попадал в такую передрягу, три дня подряд рассказывал без умолку.
Три удара сердца и топор улетел в сторону, а мужик уткнулся мордой в грязь двора, завыл от боли в вывернутой руке.
Наглый появился на крыльце, что-то поспешно дожёвывая:
— Никого, только баба с дитём! Хороша!
Мужик вывернулся, захрипел, поднял голову, показывая маску лица с безумными глазами. По бороде стекала грязь. Неожиданно он заорал:
— Не трожьте, не трожьте её! — Я невольно вогнулся от этого вопля, разнёсшегося над выселками. Кодик быстро ткнул мужика в шею, затыкая его. Дальше он лишь надрывно и едва слышно хрипел. — Хранителями заклинаю, не трожьте… Я ухоронку отдам, ухоронку…
Здоровяк растеряно протянул:
— Ты чего это блажишь, а? — оглянулся на скалящегося Наглеца. — Ты чего там сотворил, а?
Я было тоже обернулся на Наглеца, он аж отступил, закашлявшись от моего взгляда. Но я уже опомнился: что бы он успел сделать, да и тишина стояла. Раздражённо рявкнул:
— А ну, успокоились все! Хённам, в дом его и запри от греха.
Кодик вздёрнул мужика из грязи на ноги, тот сверкнул в мою сторону горящими глазами и вдруг скороговоркой забормотал:
— Третий двор. Третий двор налево. Вы за ним пришли, он серебром платит за всё, серебром. Только никого больше не трожьте, никого не трожьте, Хранителями заклинаю!
Но я лишь нахмурился, не спеша благодарить за подсказку. Что-то сегодня наставники накрутили. Отвернулся от выворачивающего шею мужика, медленно огляделся.
Мои десяток настороженно зыркает по сторонам, не раз и не два получив стрелу или сталь в прошлых таких вот заданиях. Конечно, может быть и так, что здесь спрятали два десятка врагов, которые нас и так перемелют, но такая ловушка использовалась совсем недавно, не думаю, что наставники повторятся.
Ловкач привычно пробежался от сараев к хлеву, проверил его, покачал головой. Никого.
Я приказал ему:
— А ну, дуй к ограде, обойди к этому третьему двору кругом, по полю.
Ловкач скривился, но послушно метнулся к дальнему краю подворья. Только навоз из-под сапог полетел.
Остальным я махнул рукой:
— Следующий двор.
Подсказка — это хорошо, но оставить за спиной непроверенные подворья — такой глупости я не делал давно. Наставники отучили.
Пусто. Даже хозяев нет.
Следующий. Здесь хозяева нашлись, но их солдаты заткнули быстро, никто в доме орать при виде Наглеца и Здоровяка, что сунулся вместе с ним, не решился. По двору пробежал Поварёнок. Следующий двор…
Вот он, третий по счёту и налево.
Наглый на миг приникает глазом к щели в воротах из толстых жердей, затем толкает их, распахивая пошире.
Десять ударов сердца и мы уже во дворе, расходимся по нему. Всё та же грязь по щиколотку, только по краю проложена тропка из плах.
Наглый только шагает на первую ступень крыльца, когда кто-то низким голосом рявкает:
— Агдже!
И тут же раздаётся взрыв и дикий крик, полный боли. Справа.
Рывком оборачиваюсь, только чтобы увидеть падающего Толстяка, который пытался зайти в хлев. У него в груди здоровенная дыра. Я вижу оголённые рёбра, какое-то обугленное месиво. И кровь, которая забрызгала всё вокруг.
На мгновение всё словно замирает. Я только и могу, что глядеть на рухнувшего Толстяка, на пузыри крови на его губах. На замершего в дверях хлева худого детину с какой-то козлиной бородкой.
Он скалится, его направленная на меня рука наливается свечением:
— Агд… — и я, опомнившись, вскидываю вверх меч, отлично поняв, что сейчас произойдёт, — же!
Огненный шар, который я всё же сумел принять на клинок, вспухает едва ли не втрое, лопается с оглушительным воем, окатывая меня жаром и алыми брызгами.
Я жмурюсь, лицо и руки обжигает.
— Агдже!
Вслепую, едва ли не ощущая вставшей дыбом шкурой, как ко мне несётся смерть, прыгаю в сторону.
Слева жахает, а я ещё живой. Через боль открываю глаза, они слезятся, но этого хватает, чтобы видеть силуэт со светящейся рукой. И поленницу в шаге от себя. Прыжок и я прячусь за ней. Край её тут же разносит очередная техника адепта, прямо за моей спиной. Но едва я успеваю проскочить чуть дальше, как слышен новый активатор.
— Херристра аут!
В трёх шагах от меня прямо перед забором возникает голубоватое сияние. Барьер. Он заключил нас в барьер, чтобы не смогли сбежать.
Рявкаю:
— Слушай меня! Всё по-настоящему! Или мы убьём его или он прикончит всех нас!
В повисшей тишине отчётливо слышно треньканье тетивы. И тут же злое:
— Агдже!
В руках у меня лишь рукоять от зачарованного меча из которой торчит на два пальца оплавленная сталь. Отшвыриваю её в сторону, рвусь к правому краю поленницы. Предсказуемо, но слева все засыпано пылающими поленьями, бежать туда — неминуемо споткнуться и рухнуть, глаза все так же слезятся и мешают видеть.
— Агдже!
Пятая техника подряд. И барьер на весь двор. Насколько силён этот адепт?
Ступивший? Плетущий? Возвышенный? Заклинатель?
Есть ли у него слеза Амании?
Подхватываю с колоды топор и выпрыгиваю из-за поленницы, чтобы как раз увидеть ответ на свой вопрос: светящуюся синим стрелу сложно не заметить даже сквозь слёзы. Она бессильно лежит у его ног. В груди холодеет. Возвышенный плетущий. Способный техникой защитить себя от стрел, подражая старшим по крови братьям.
Козлинобородый адепт скалится, опускает руку:
— Истим питар.
Я, готовый отпрыгнуть, чтобы увернуться от новой смертельной техники, выдыхаю сквозь зубы. Ну хотя бы огненные шары он отложил, потратил много огня души? Из его руки выползает короткая серая плеть. И с этим я справлюсь.
Быстро оглядываюсь. Больше тел нет. Ну и понятно, пока адепт пытался убить меня, остальные сумели попрятаться. Надеются отсидеться?
Одним прыжком оказываюсь у валяющегося на земле меча, подхватываю, меняя его на топор. Ору:
— Вперёд! Или мы убьём его или он убьёт нас!
Тишина. Лишь где-то трещит доска под чьей-то ногой.
Адепт впервые открывает рот не ради активатора техники:
— Он врёт! Я заберу лишь его жизнь и спокойно уйду. На остальных мне плевать. Не вздумайте вылезти, закончите, как ваш приятель.
Шаг вперёд, оборвать ложь козлинобородого:
— Кто ещё врёт! Адепт, который убил наследника Дома? Его будут искать и те, кто видел его лицо, ему совершенно не нужны.
Адепт скалится, прыгает ко мне, крест-накрест рассекая перед собой воздух рукой.
И плетью.
Первый удар он нанёс слишком рано, второй же я принял на клинок. Серая змея плети затрещала, словно пытаясь перегрызть меч, через миг развеялась, я даже не успел дёрнуть клинок на себя, вырывая плеть у адепта. Она просто исчезла и вновь сгустилась у него в руке.
И тут же у него в горле возникает новая стрела. Вновь бессильно падающая на залитый кровью снег.
Шаг влево, принять плеть на меч, пинок в грудь адепту. Его отшвыривает назад. Если стрела не сумела ему повредить, то рёбра сейчас явно хрустнули.